— Значит, тебе известно, что при этом чувствуешь, — прошептала Джоди.
Хартли рассмеялся, но смех его был безрадостным.
— О, дорогая, мне известно не только это, а много-много больше. Я знаю, например, что такое посттравматический синдром. Мне поставили этот диагноз после ранения. Много месяцев я не мог спать, не мог работать, не мог контролировать свои эмоции. Внутри меня постоянно жило какое-то грызущее чувство… — Хартли умолк, неожиданно осознав, что больше не ощущает его, что это отвратительное чувство сменилось чем-то хорошим, чем-то особенным… И это особенное носит имя Джоди.
— А что ты тогда делал?
— Хм… не понял?.. — Хартли вопросительно заглянул в ласковые золотисто-карие глаза.
— Ну, в то тяжелое время — что ты делал?
— Пил и разговаривал с моим попугаем.
Джоди рассмеялась.
— Да нет, правда, — заверил Хартли. — Но теперь мы с ним только разговариваем.
Он снова услышал ее смех — легкий, беззаботный, девчоночий смех.
— Несколько месяцев назад я вернулся на службу. Но, честно сказать, не лежит у меня больше к ней душа. Чего я действительно хочу — начать новую жизнь на маленькой ферме. Это моя мечта.
— И ничего тебя в Сиднее не держит?
— Ничего. У меня нет теперь ни жены, ни мебели, ни семьи. Я потерял это все сразу, одним махом.
— И жену?
Хартли не хотелось говорить на эту тему, но ему невыносимо было видеть на лице Джоди беспокойство.
— Ее звали Дженнифер, — сказал он будничным тоном. — Последнее, что я о ней слышал, — она где-то в Мельбурне, распродает — или уже распродала — мое имущество.
— Вы разведены?
— Да, и этот статус я собираюсь сохранить навсегда. — Хартли уловил раздражение в своем голосе, и ему это не понравилось. — После всего того, что со мной случилось, я никогда ни с кем не свяжу больше свою жизнь. Женитьба на Дженнифер отняла у меня все, в том числе и мои мечты о детях и о внуках, которые могли бы сделать радостной нашу старость. Может быть, я еще полюблю кого-нибудь, но никогда больше не поставлю свою подпись ни под одной бумагой.
Джоди чувствовала себя неловко, ведя такой разговор после ночи любви, но она понимала: между ними не должно остаться никаких неясностей. К тому же она глубоко сочувствовала Хартли — кому-кому, а уж ей-то хорошо известно, как это горько, когда тебя предают.
— Я тоже хочу ребенка, — поколебавшись, призналась она.
Хартли стиснул ее руку.
— А я двух. Или трех…
Джоди тихонько хихикнула.
— Я бы не отказалась и от четырех.
Джоди сказала это шутливым тоном, за которым спрятала всколыхнувшуюся застарелую боль. Как отчаянно она хотела забеременеть, и как грустно, что Рика мысль об отцовстве не приводила в восторг.
— Давай больше не говорить о мечтах, — прошептала она. — Ни о Рике, ни о Дженнифер, ни о чем таком, что портит жизнь.
Хартли крепче прижал ее к себе.
— Идет.
Он долго не разжимал объятий, и Джоди думала: даже если их встреча закончится ничем, она все равно будет благодарна Хартли за тот великий дар, которым он ее одарил. Ее поездка из Балларата в Сидней и в самом деле оказалась поездкой к радости.
И, когда Хартли, склонив голову, уткнулся губами в маленькую ямочку между ключицами Джоди, новая Джоди крепко обняла его и жадно прошептала:
— Возьми меня…
Тук-тук-тук.
Неужели Хартли? Джоди бросила взгляд на часы. Половина шестого. Сегодня утром Хартли сказал, что вернется в семь вечера. А может, он пришел пораньше, потому что соскучился? — улыбнувшись, подумала Джоди.
Она накинула шелковый халат Сью и направилась к передней двери.
Взглянув в дверной глазок, она увидела Альдо.
— Альдо, — сказала Джоди, стараясь не выдать своего разочарования, — Сью возвращается завтра.
— Я знаю. Я хочу видеть тебя, Джоди.
Джоди не удивилась, что он знает ее имя. Наверняка они со Сью говорили обо мне, подумала она, ведь я дала Альдо номер телефона кузины, когда призналась ему в обмане.
— У меня много дел. — Джоди надеялась, что Альдо поймет намек и уйдет: она хотела как следует подготовиться перед свиданием с Хартли.
— Я всего на две минутки. И тут же исчезну.
Голос Альдо звучал так грустно и так серьезно, что Джоди сдалась. Она запахнула халат и приоткрыла дверь.
— Ладно, две минуты, — сказала она, дав себе слово, что через пять минут непременно выставит Альдо. — Что случилось?
На Альдо были белые шорты и легкая бежевая футболка. Он сделала какое-то движение, похожее на полупоклон, и сложил перед собой руки.
— Джоди, — торжественно начал он, — я хочу извиниться за свое поведение. Я совершал дурные поступки, но больше это не повторится. Я обещал Сью, что исправлюсь. — Альдо поднял руку, будто готовясь произнести клятву. — Клянусь могилой моей матери, упокой Господи ее душу. — Он перекрестился.
Воспользовавшись тем, что он на секунду замолчал, Джоди поторопилась его успокоить:
— Все в порядке, Альдо. Я знаю, ты никому не хотел навредить.
— Я никому и не навредил! Физически, во всяком случае. Но я ранил сердце моей малышки, и теперь собираюсь доказать ей, что я мужчина, достойный ее любви.
Ох! Скоро Альдо начнет взбираться на самую высокую гору. Это обойдется мне еще в пять-десять минут, прикинула Джоди, поэтому надо найти способ поскорее избавиться от него. Воспользовавшись паузой, во время которой Альдо набирался сил перед следующей тирадой, Джоди быстро проговорила:
— Я очень уважаю тебя за это, правда, уважаю. Но мне надо принять душ и… кое к чему приготовиться.